После выхода на пенсию шахтер решил оставить себе на память о месте работы канарейку. Старый ебучий кенарь уже не раз ловил в шахте газы и терял сознание, и только чудом его откачивали назад. Каждый раз птица возвращалась к жизни со слезами на глазах и захлебывалась приступами кашля. Она смотрела на людей, вернувших ее с того света, и слабым дрожащим голосом, который то и дело перемежался кашлем, спрашивала:

- За что мне это? Почему я не могу просто умереть?
- Ты должна спасать людей, - отвечали ей шахтеры.
- Но я не давала клятву Гиппократа! - рыдая отвечала канарейка.

Но в тот день все было иначе. Канарейка рыдала, но рыдала от счастья, когда старый шахтер впервые за долгие годы вынес ее клетку на свет божий. Но радость ее была недолгой - шахтер решил повесить клетку у себя в деревянном сортире. После жизни проведенной под землей шахтер панически боялся скопления метана, какой бы ни была природа его происхождения. Все было настолько запущено, что даже посещение туалета по большой нужде заставляло его поволоноваться. Шахтер боялся задохнуться от собственных газов, боялся забывшись закурить и тем самым вызвать взрыв.

Так что теперь канарейка хрипела каждый день, а в дни когда желудок хозяина давал осечку - и по нескольку раз. Ведь сфинктер шахтера осечек не давал никогда. И всякий раз были слышны проклятия и ругань задыхающейся канарейки. А шахтер только улыбался - жива, значит выручит. И правда, иногда канарейка от нестерпимой вони таки теряла сознание, и шахтер со спущенными штанами и грязной жопой хватал клетку и пулей выскакивал из сортира. Там он откачивал канарейку, и та с со слезами на глазах задавала все тот же вопрос:

- За что мне это, господи за что?
- Если ты не будешь спасать людей, то кто будет?
- Я не давала клятву Гиппократа! - срывалась на визг канарейка, но клетку с ней снова вешали в сортир.

Так проходили месяцы. Как-то в дом к шахтеру приехала погостить его старая матушка. Не знала она, что со времени последнего ее визита в сортире ради пущей безопасности поселилась канарейка. Шея старушки заскорузла настолько, что она не в силах была поднять голову, чтобы заметить клетку висящую сверху. И вот когда канарейка, разбуженная ежедневной вонью, начала нести свою обычную охинею, пожилую женщину хватила кондрашка. Через несколько часов шахтер, начавший уже искать мать, обнаружил в туалете бездыханное тело.

- Что ж ты молчала, тварь поганая? Почему не помогла, почему не позвала на помощь? - дрожащими губами пролепетал шахтер, держа на руках бездыханное тело своей матери.
- Я не давала клятву Гиппократа! - впервые за много лет произнесла канарейка уже не плача, а с гордым торжеством.

И понял тогда спустя много лет наконец шахтер, что не по своей воле помогала ему канарейка. Что, чтобы спасти других лишь на себя может он надеяться. Положил он тогда тело матери на улицу рядом с туалетом, а сам зашел внутрь. Там он приложил руку к груди и стоя под ухмыляющейся канарейкой произнес клятву Гиппократа, пообещав никогда не причинять вреда людям и всячески оберегать их. Произнеся клятву, он взял клетку с канарейкой и повесил ее на краеше дырки в полу сортира, так чтобы она своим дном едва не касалась зловонной жижи. Поняла тут канарейка, что ее ждет и закричала из темной дыры:

- Но ты же давал клятву Гиппократа, клялся не причинять вреда людям!
- Давал... но и ты не человек. - ответил ей шахтер.

И начал расстегивать штаны.